— Он разговаривает, Сэм. Он дерётся с кем-то.
— С воображаемым соперником.
— Он разговаривает с ним!
Её голос срывается на истерические нотки. Развернул к себе сестру и, обхватив за подбородок пальцами, проговорил, чеканя каждое слово и ощущая, как её буквально колотит от волнения:
— Ками! Он ребёнок. Он просто играет с мечом. Я не понимаю тебя.
— Он разговаривает. Смотри, — она взмахнула рукой, показывая на окно, в котором Яр подошёл к зеркалу и, поклонившись ему, снова начал кривляться с мечом.
— Послушай, Кам…, - опустился вместе с ней на землю, — что с тобой? Ты устала. Понимаешь, сестрёнка? Ты просто устала. Сессия твоя эта… Твоему сверходарённому мозгу просто нужно отдохнуть…потому что я ни хрена не понимаю, что ты хочешь мне сообщить. Не знаю, что тебе там мерещится, но уверен, что никаких причин для беспокойства у нас нет. Я сам точно так же тренировался с оружием в своей комнате.
Она молчала около минуты, потом её плечи расслабились, и Ками улыбнулась, натянуто, но улыбнулась.
— Ладно. Возможно, ты прав. Сэм…раз уж ты пришёл, может, зайдёшь на ужин?
Несмелый вопрос. А в глазах…в глазах уверенность в ответе, который получит. И ни капли удивления, только искра боли вспыхнула и тут же молниеносно погасла.
— Не могу, Кам. У меня задание срочное. Прости.
И раствориться, перемещаясь в своё убежище. Дьявол…когда-нибудь я перестану ощущать себя самым настоящим мерзавцем по отношению к ней? К ним всем?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ШАЙ
Я думала, что знаю все о страхе и боли, что я видела все его безобразные оттенки, ввергающие в состояние обезумевшего от паники загнанного животного. Но я ошиблась. Я поняла, что ошиблась, после зверских пыток, которым подверг меня проклятый нейтрал с глазами, полными самого черного мрака, о котором я не могла спокойно думать с той секунды, когда впервые увидела, и до сих пор не поняла, что испытываю к этому монстру с внешностью воскресшего бога с мертвым сердцем и дырой вместо души. Ненависть и адское влечение. Ужас и притяжение такой силы, что этот ужас возрастал в несколько крат от непонимания собственной реакции и опасения перестать быть собой. Это не предательство плоти, это даже не банальная похоть. Рядом с ним со мной что-то происходило, и я не могла дать этому ни одного определения. Когда он выворачивал и дробил мне кости, обжигал нервные окончания и тянул их невидимыми щипцами, заставлял умирать от презрения к себе и желать размозжить голову о камни, пока я висела совершенно голая, привязанная к железной балке под потолком жуткой сырой пыточной, на стенах которой все еще оставались пятна чьей-то крови, и воздух провонял смертью и невыносимой болью. Всхлипывая, глядя на своего палача сквозь слезы…я любовалась им. Он был невыносимо красив в своей адской, холодной жестокости. Ничего красивее этого я никогда в своей жизни не видела. И мне хотелось убить его изощренно и очень больно. Когда-нибудь, Самуил Мокану, внук Аша Руаха, я выпущу тебе кишки голыми руками, и ты будешь орать и извиваться от боли точно так же, как и я, пока я буду наматывать их на раскаленное лезвие хрустального меча. Но я не могла не признать, что меня завораживает его лицо, на котором застыла некая печать смерти. Он словно носил ее, не снимая. Как будто соприкоснулся с ней и потрогал собственными руками, а потом больше не смог избавиться от ее присутствия внутри себя. Я видела тех, кто столкнулся со смертью на самом деле. Нет, не тех, кто выжил в бою или убивал. А тех, кто договаривался с самим мраком и шел с ним на адские сделки, тем, кто отдавал самые дорогие жертвы в костлявые лапы вечности. Мне казалось, что он из них…он встретился с ней лицом к лицу и что-то отдал, получив взамен нечто не менее жуткое. Она дышала на него, а теперь он выдыхает ею. И все же запах его дыхания сводил с ума настолько, что я до сих пор, вспоминая его губы в миллиметре от своих, дрожала от дикой потребности почувствовать их своими губами.
Его глаза…ни у одного из существ нет таких страшных глаз, как у этого нейтрала. Черных, без зрачка. Только блеск исчезал или появлялся внутри, отражая те или иные эмоции о которых знал лишь он сам.
И это было страшно…но и в четверть не так страшно, как встреча с Главой Нейтралитета. Меня никто к этому не готовил. Меня никто не предупреждал, что я попаду в самое логово этих жутких тварей. Хотя Ибрагим не мог этого не знать.
Когда Шторм закончил со мной, меня, совершенно обессиленную, испачканную кровью и слезами, швырнули в камеру, больше похожую на стерильную комнату без окон и мебели с раздражающим ослепительным светом. Мне что-то вкололи для быстрой регенерации и захлопнули дверь, оставив валяться на полу в белой робе, похожей на больничную, без глотка воды и крошки хлеба. Я не знаю, сколько времени пролежала там, прислушиваясь к тому, как затягиваются раны изнутри, как регенерируют клетки. Адская боль заживления, так хорошо знакомая всем бессмертным. Ее надо просто перетерпеть, когда она происходит естественным путем. Мне же ее усилили в несколько раз, заставляя регенерировать намного быстрее. Я была им зачем-то нужна. И это утешало. Ведь Нейтрал вытащил из меня почти все тайны. Я впустила его в свой мозг…у меня не оставалось выбора. Я хотела жить…для того, чтобы когда-нибудь увидеть, как умрет он.
За мной снова пришли, едва я перестала корчиться и тихо дышала, отходя от сумасшедшей по своей силе боли. Не говоря ни слова, подняли под руки и понесли. Я ничего не спрашивала — это совершенно бесполезно, они все равно не ответят. Это запрограммированные роботы нейтралитета. У них есть только одно желание — служить на благо организации и подняться по карьерной лестнице. Ничего больше их не интересовало, конечно, кроме чьей-то боли и смерти. Их за глаза так и называли в Мендемае — Пожиратели боли. Или просто Пожиратели. Вульгарное название, наподобие того, как смертные называют полицейских.
Просить таких о чем-либо или звать на помощь совершенно бесполезно. Я смиренно позволила себя оттащить по длинному спиралевидному коридору куда-то вверх, пока мы не остановились перед зеркальной белой дверью, которая распахнулась, едва один из нейтралов наклонил лицо к датчику, отсканировавшему его черты.
Меня завели в просторное помещение с имитацией шикарного офиса с видом на берег океана и фантастический город с небоскребами…Когда-то в детстве я мечтала увидеть именно такой берег. Мать рассказывала мне, что в мире смертных природа диковинная и невероятно красивая. Она показывала картинки, и больше всего я влюбилась именно в такую…как в этом галогеновом изображении. Значит, я позволила проклятому Шторму не только прочесть свои воспоминания, а еще и транслировать их куда-то для записи.
Я лихорадочно осмотрелась по сторонам. В помещении я была совершенно одна. Едва я подумала об этом, как рядом со мной раздался вкрадчивый и довольно хриплый голос.
— Добро пожаловать в самое сердце Нейтралитета, Ами Шай.
Резко обернулась и непроизвольно вытянулась, содрогнувшись от напряжения, мгновенно сковавшего все тело. Я видела изображения каждого из них. Я знала достаточно, чтобы уметь правильно реагировать и отвечать на вопросы. Вся информация соответствовала действительности, каждый целиком и полностью походил на самого себя. Каждый…кроме Главы.
Я поняла по-настоящему, что значит страх лишь в эту секунду. Увидев его во плоти в нескольких шагах от себя. И вокруг него воздух словно начал замерзать и искриться кристаллами инея. Шторм был почти точной его копией…с едва уловимыми отличиями. Дикая, нечеловеческая красота, мрачный холод во всем облике и жуткий взгляд, от которого хочется умереть. Добровольно перерезать себе вены, чтобы не испытывать чувство всепоглощающей тревоги, которую вселял Морт.
У бессмертных нет возраста…Сын может выглядеть старше отца, а дед младше своего внука. В зависимости, когда и кого обратили. Так я думала раньше. До встречи с главой, чьи изображения мне показывали, и с них на меня смотрел молодой мужчина лет двадцати двух — двадцати пяти с ярко-синими глазами, эдакий мачо и любимец женщин. Я ведь могла легко с таким справиться. Я именно так его себе и представляла. Считая, что взять место главы ему помогло многочисленное семейство. По крайней мере, так мне рассказывал Ибрагим. Нет, не умаляя коварства, подлости и изощренной жестокости бывшего князя, которого называли Зверем, но и совершенно не давая мне представления, с каким жутким многослойным мраком я столкнусь на самом деле.